БАСН было создано в начале семидесятых годов группойпротивников войны во Вьетнаме, поставивших себе цель Действовать на нервыправительству до тех пор, пока оно не прекратит бойню. Члены братства сняли домв северо-западном пригороде Вашингтона и организовали нечто вроде коммуны. Вовремя маршей протеста вокруг Капитолийского холма они частенько заговаривали сбездомными ветеранами, привлекали их в свои ряды. Братство росло. По окончаниивойны активные сторонники ненасилия деятельность не свернули, как можно былоожидать, а направили в новое русло: занялись практической помощью бездомным.Где-то в восьмидесятых лидером братства стал Митчел Снайдер, страстный защитниквсех, кого общество отвергло.

Обнаружив пустующее здание городской школы, числившеесясобственностью федерального правительства, члены братства заселили его шестьюсотнями отчаявшихся найти крышу над головой. Школа стала домом для бродяг иштаб-квартирой для организации. Власти неоднократно пытались выгнатьзахватчиков, но успеха не добились. В 1984 году, стремясь привлечь вниманиеобщественности к проблемам бездомных, Снайдер объявил пятидесятидневнуюголодовку. За месяц до переизбрания президент Рейган громогласно объявил онамерении превратить школу в образцовый приют, и Снайдер прекратил голодовку.Однако, оставшись на второй срок, Рейган забыл это обещание, и братствооказалось втянутым в вязкую трясину судебных разбирательств.

Выстроив в 1989 году на юго-восточной окраине города новыйприют, власти решили во что бы то ни стало выселить бездомных из школы.Братство категорически отказалось перебраться на задворки. В споре счиновниками бездомные проявили удивительное упорство, Снайдер заявил, что еголюди забили досками окна и готовы выдержать любую осаду. По городу поползлислухи о восьмистах до зубов вооруженных отщепенцах. Конфликт грозил вылиться внастоящую уличную войну.

Власти, испугавшись потерять контроль над ситуацией,отступили. Мир и спокойствие были восстановлены; братство выросло на пятьсотчеловек, а школа стала крупнейшим приютом в стране. В 1990 году Митч Снайдерпокончил жизнь самоубийством, и город назвал в честь него улицу.

Было половина девятого. Жильцы расходились по своим делам.Многие спешили на работу, но большинство просто не хотело торчать в четырехстенах. У входа, дымя сигаретами и переговариваясь, стояло человек сто.

Мордехай поздоровался с вахтером в стеклянной будке, мырасписались в журнале для посетителей и двинулись по коридору навстречу потокунегров. Я изо всех сил старался не думать о белизне своей кожи, но это былоневозможно.

Пиджак жал, галстук душил. Меня обтекали молодые питомцы улицы.У многих криминальное прошлое и шиш в кармане. Наверняка кто-то мечтал свернутьмне шею и воспользоваться содержимым моего бумажника. Я не отрывал взгляда отпола.

– Им категорически запрещено иметь оружие или наркотики.Нарушителя изгоняют навсегда, – сообщил Мордехай.

Я приободрился:

– А тебе не приходилось здесь нервничать?

– Ко всему привыкаешь, – легко отозвался Мордехай.

Конечно, он свой среди своих.

На доске у комнаты, отведенной для приема, висел список изтринадцати фамилий.

– Чуть меньше обычного, – заметил Мордехай.

Пока нам несли ключ, он ввел меня в курс дела.

– Тут, – указал, – почта. Одно из самых больных мест в нашейработе – связь с клиентом, адресов у большинства нет. Хорошие приюты даютпостояльцам возможность отправлять и получать корреспонденцию. – Мордехайперевел палец на соседнюю дверь: – Там кладовка. Каждую неделю в приютепоявляются тридцать – сорок новичков.

Сначала проходят медицинский осмотр (туберкулезраспространен среди бездомных), затем получают комплект: майка, трусы, носки.Раз в месяц новый костюм, так что за год У человека накапливается приличныйгардероб. Одежда не какая-нибудь рвань, и жертвуют ее в избытке.

– За год?

– Именно. По истечении двенадцати месяцев постояльцавыдворяют. Это только выглядит жестоким. В действительности оно не так. Приходясюда, человек знает: в его распоряжении год, он должен привыкнуть к опрятности,отучиться от пьянства, приобрести какие-то полезные навыки и найти работу.Большинству для этого хватает нескольких месяцев. Мало кому охота остаться вприюте навсегда.

С внушительной связкой ключей подошел мужчина, назвавшийсяЭрни, пустил нас в приемную и испарился. Сверившись со списком, Мордехайпригласил первого клиента:

– Лютер Уильяме.

Под тушей, с трудом пролезшей в дверной проем, жалобнозаскрипел стул. Облачен Уильяме был в зеленый комбинезон, из-под которогобелели мыски оранжевых пляжных тапочек. Лютер работал истопником в котельнойпод Пентагоном. От бедняги сбежала подружка, прихватив все его сбережения. НаУильямса посыпались счета, оплачивать которые оказалось нечем. Из квартиры,сгорая от стыда, он перебрался в приют.

– Мне нужно очухаться, – пояснил нам.

Я почувствовал жалость.

Счетов накопилась целая стопка, в основном выплаты пополученным кредитам.

– Давай-ка объявим его несостоятельным должником, –предложил мне Мордехай.

Не имея понятия, из чего пекут банкротов, я насупился.

Лютер, напротив, обрадовался. Двадцать минут мы с Мордехаемзаполняли разные бланки, и первый посетитель покинул приемную, сияя как блин.

Следующий клиент, Том, вошел, вытянув для приветствия руку играциозно вихляя бедрами. Ногти алели под ярким лаком. Я решился нарукопожатие, Мордехай – нет.

Томми проходил полный курс лечения от наркотиков – крэка игероина. Три года он не платил налогов, а когда сие всплыло, денег,естественно, не оказалось. Кроме того, за ним числилась пара тысяч долларовдолга по алиментам. Узнав, что он является отцом ребенка, я испытал некотороеоблегчение. Терапия, которая должна была избавить Томми от наркотическойзависимости, была весьма интенсивной, семь дней в неделю – и не оставлялавремени для поиска работы.

– С налогами и алиментами ни о каком банкротстве говорить неприходится, – констатировал Мордехай.

– Работать не могу из-за лечения, а если плюнуть, опять сядуна иглу. Что делать?

– Ничего. Заканчивай курс. Найдешь работу – позвони МайклуБроку, вот он перед тобой.

Подмигнув мне, Том покинул помещение.

– А ты ему понравился, – усмехнулся Мордехай.